Глава вторая.

          I
Чуть брезжит утро. Вот будильник
Надрывной трелью зазвенел.
Умылся наспех, холодильник
Внутри с надеждой оглядел.
Съел ломтик хлеба, выпил чаю
И не особенно печалясь,
Что завтрак слишком скудным был,
На ключ квартиру затворил.
С трудом протиснулся в автобус.
Трещит одежда? Да, плевать!
Всего важней – не опоздать!
Успеть свой перевесить номер
На общей табельной доске,
А там свободен целый день.

          II
Теперь о том анахронизме,
Что звали табельной доской,
Можно сказать, совсем забыли,
Как и забыли мы о том,
Что можно было в наказанье
За небольшое опозданье
Десятка, скажем, в три минут,
Пойти под пролетарский суд
Под справедливый и гуманный,
А там кому, как повезет,
И что суду тому взбредет
Сегодня в голову, кто знает?
Отправят слуги Октября
Вас прямо лет на пять в Гулаг.

          III
Но, впрочем, скажем откровенно,
Другой теперь была страна.
Пусть медленно и постепенно,
Но изменялись времена.
Уж где-то что-то позволяли,
Уж иностранцев разрешали
Кому-то в гости приглашать.
Хоть кулаком еще махал
Хрущев и перспективы
Всемирной атомной войны
Были отчетливо видны,
Но коммунизм теперь стыдливо
Теряя ленинский запал,
Свои позиции сдавал.

          IV
А все-таки его оковы
Были достаточно сильны.
Распоряжались всем парткомы,
Они всегда были правы.
В их справедливости решений
И тени не было сомнений,
Хоть приходилось каждый год
Их изменять наоборот.
ЦеКа еще, как прежде «цыкал»,
Но видно помня о судьбе,
Сложивших голову в ГеБе,
Активно граждан уж не «чикал»*).
Правда, могли отправить вас,
Где и «Макар телят не пас».

          V
И как бы ни казалось странным,
Но ведь решенья принимал
Единолично и спонтанно
Хрущев, который не держал
В руках и книг о государстве.
Страной он правил словно царством,
И мог сей неуч и злодей
Гнать миллионами людей
На гибель на полях сражений
Или в бараки лагерей,
Где их ждала собачья смерть
Иль круги ада и забвенье.
И этот феномен и факт
Я не могу никак понять.

          VI
Возможно, по своей природе
Доверчив слишком человек.
О хлебе даром, о свободе
Мечтает он из века в век
О граде распрекрасном чудном,
Где крыши крыты изумрудом,
Где силы зла и сатаны
Давно уже побеждены.
Там гений правит и волшебник,
Возможно, строг, но справедлив.
Мечтами теми полон мир.
Однако, скажем откровенно,
Евгений был далек от них,
Им правил голый практицизм.

          VII
Так вот, он табель перевесив
И отчитавшись, что колхоз
К нему претензий не имеет,
Затем отправился в партком,
Так как ему здесь обещали,
Что, если он без замечаний,
Закроет сельский фронт работ,
То институт его пошлёт
Учиться в летней школе в Праге,
Где для ученых молодых
На это время был открыт
Путь меж крутыми берегами
Для преданных науке слуг
К ключам естественных наук.

          VIII
Колхоз серьезных замечаний
К его работе не имел,
Не отличаясь прилежаньем
На ниве сельской, он сумел
Зато успешно отчитаться
В руках имевшеюся справкой.
А в том, что план не выполнял
Его никто не обвинял.
Да впрочем, веских оснований
Совсем и не было к тому.
А коль и были, то кому
Хотелось в деле том копаться?
Вот и не возражал партком,
Чтоб он поехал за кордон.

          IX
Ему же срочно предстояло
Оформить множество бумаг.
Характеристик, справок разных,
Под ними подписи собрать,
Внимательно читать газеты,
Чтоб нужные давать ответы
На каверзный вопрос любой,
Рожденный «умной головой»
Члена бесчисленных комиссий,
Которых развелось тогда,
Как говорится, «несть числа»,
С банальной целью: день партийцев
Занять привычной суетой,
Не грызлись чтоб между собой.

          X
В конце концов, согласье дали
Комиссий и инстанций ряд.
Вот он – в руках заветный паспорт,
И позади чреда мытарств!
Хоть все «хождения по мукам»
Пусть и казались делом глупым,
Евгений, как никто другой,
Знал, дело стоило того.
Не знал, а чувствовал, пожалуй,
Что «там» течет иная жизнь,
Иные люди, другой мир.
Не одному ему казалось
Тогда, а многим среди нас,
Что за границей просто рай.

          XI
Судите сами, в самом деле,
В стране, истерзанной войной,
Порою не хватало хлеба,
А что уж говорить о том,
Как одевались и как жили
В так называемых квартирах,
Где в очереди в туалет
Стояли внук, отец и дед,
Неисчислимые соседи.
Здесь они ждали коммунизм.
Мечтой о будущем томим
Теперь почувствовал Евгений –
Распахивается перед ним
Дверь в новый и прекрасный мир.

          XII
Благополучно миновавши
Советский паспортный контроль,
Вы очень быстро понимали,
Что перед вами мир иной.
На первый взгляд вас отделяло
От прежнего всего три шага.
Пустяк, почти что ничего,
Но только глянув на “free shop”
Себе отчет в том отдавали,
Что пропаганда наша врёт.
В душе лишь горечь от нее
Да яд досады оставались
И понимание: как мы,
До какой степени бедны.

          XIII
Вот перед ним и Злата Прага.
Градчаны, Влтава, Карлов Мост,
И ратуша с ее часами –
Словно видения из снов.
И факт почти непостижимый:
Полны продуктов магазины.
Казалось, что социализм
Здесь был каким-то «не таким».
Не беспощадным и жестоким,
Скорей совсем наоборот,
Как дед Мороз под Новый Год,
Благожелательным и добрым.
Ему, конечно, возразят:
Казалось так «на первый взгляд».

          XIV
Обычно наш Евгений дома
Был в постижении наук
Не очень (скажем так) упорным.
Наброситься на них здесь вдруг,
Вряд ли входило в его планы.
Все эти лекции, доклады
Доходят до него сквозь сон,
В который погрузился он
От необычных впечатлений.
Вчера попали на стриптиз,
Сегодня смотрит боевик,
На завтра – замки и музеи.
Так что долбить гранит наук
Было конечно недосуг.

          XV
Не оттого ли он успехов
Учёных в школе не имел.
Однако (если откровенно)
Всё ж кое в чем и преуспел
Средь женской половины школы.
Одет он, правда, был немодно,
Но за неделю пообвык.
Среди красавиц записных
Старался завести знакомства.
Не тот имел он, правда, шарм,
Однако ж кое-кто из дам
При нем вели себя нескромно.
Случайно и уже не раз
Он взгляд ловил прелестных глаз.

          XVI
А все-таки и здесь успехи,
Как ни смотри, невелики.
Языковой барьер помехой,
Возможно, был. Он перейти
Не мог заветную границу,
Да и не нравилось девицам,
Что часто время проводил
В соседних барах и пивных.
Бродил бесцельно по Градчанам,
Теряясь в улочках кривых.
Казалось, он совсем привык
И к кухне чешской, к ресторанам.
Устроен, доложу я вам,
Там по-другому ресторан.

          XVII
Не подают здесь, как ни странно,
Напитков крепких иль вина,
Но пива прямо с пивоварни
Вы тут получите сполна.
Вот любопытно, где брал деньги
На эти наш герой затеи?
На этот каверзный вопрос
Ответ сейчас довольно прост.
Об этом Кончаловский пишет*)
(Нас просвещая, дураков,
Как нужно нарушать закон)
В довольно откровенной книжке,
Где глубина его ума
И истин хорошо видна.

          XVIII
С икрою черной пару банок
Сначала надобно достать,
И, переправив контрабандой,
Их за границею продать.
И эта истина, конечно,
Была Евгению известна.
Сказать я, правда, не могу,
Где Кончаловский брал икру,
Но знаю – при любом режиме
Семье их хорошо жилось.
И не было проблем с икрой.
Поют они и пели гимны
Все время на один мотив
Будь коммунизм иль монархизм.

          XIX
Только одно, вождям - осанну.
Главнейшая из их задач:
Прильнуть как можно крепче к власти.
А где, когда и сколько брать
Точнее всех и лучше знают.
Ну, что ж, я их не осуждаю,
Но жить так, право, не хочу.
Понять пытаюсь и пишу
О том, где наш советский нищий
Обычно деньги доставал,
К каким уловкам прибегал,
Чтобы «там» выглядеть прилично,
И сколько стоила тогда
Его советская мораль.

          XX
Однако же, не будем строги.
Что ж, принципы провозглашать легко,
Да пользоваться ими только
В обычной жизни тяжело.
В делах подобных наш Евгений,
Конечно,не был исключеньем.
Икра, два блока сигарет,
Бутылка водки всех проблем
Материальных не решали,
Но все же, что хотел – купил,
Шпикачки ел и пиво пил
Так, что трещало за ушами.
В делах подобных преуспев,
Домой вернулся, наконец.

          XXI
Перед властями отчитался.
На семинаре рассказал,
Чем в школе пражской занимался.
Нет, он, конечно, не дурак,
Чтоб во «внеклассную» программу,
Как говорят «кого попало,
С бухты-барахты» посвящать.
А состоял его доклад
Из простенького пересказа
В манере вольной лишь того,
Что смог понять с большим трудом
Из розданных там матерьялов.
Так иль иначе, а зачёт
Был им получен за отчёт.

          XXII
Друзьям, товарищам, знакомым
Его доклад был об ином:
О том, что просто невозможным
Казалось или чудным сном.
Взахлеб вещал о магазинах,
Что на углу на каждом – пиво,
В любое время, всех сортов.
Но, впрочем, вспомнил и колхоз,
В котором был, так, для сравненья.
Парное молоко хвалил.
Конечно же, он не забыл
Упомянуть и о победе
(Право, не стоило болтать!)
На фронте уж известном нам.

          XXIII
И наших деревенских женщин
Он с зарубежными сравнил.
Итог, конечно, в пользу чешских,
Чуть усомнившись, получил.
Хоть наши им не уступали
По красоте и превышали
Их, несомненно, в полноте,
Сказав, что эти, как и те
Ведь были все-таки славянки,
Конечно, разница была.
Одно, с утра и до утра
Нести смиренно крест крестьянский,
Другое дело – в Праге жить,
Столица, хоть и не Париж.

          XXIV
Всех высказанных плоских мыслей
Мне недосуг здесь повторять.
Ей-богу, в них немного смысла,
А впрочем, где ж его занять?
Ведь не у наших же поэтов,
Как Евтушенко, иль Дементьев.
Тем более, не у детей
Наших прославленных вождей.
Дочь Сталина и сын Хрущева,
Где же они, в конце концов
Достойный отыскали кров?
Но это, между прочим, к слову,
Чтоб подчеркнуть: советский рай
К себе несильно привлекал.

          XXV
О том «судили да рядили»,
К концу шагнул, рабочий день.
Что делать? Дружно порешили
Устроить «в складчину» обед.
Занявши денег в «черной кассе»*)
В известность не поставив «власти»,
Что взят, как повелось «отгул»
За послезавтрашний прогул,
Засели рядом в ресторане.
Чтоб корни отыскать проблем,
Открыли рассмотренье тем,
Возникших в самом общем плане.
Стемнело, вечер на дворе,
Конца же обсужденью нет.

          XXVI
Зал переполнен. Люстры блещут.
Гудит, волнуется, шумит,
Кипит, бушует, рукоплещет
Застолье пьяных и гремит
Во всю оркестр. Такие звуки
Могли бы вызвать только муки
В иное время, не сейчас…
Понять пытался я не раз:
- Какой же смысл в таком застолье?
И все-таки понять не мог,
Поскольку был и есть «совок»*).
Рабы мы были поневоле
Законов общества того,
Пожалуй, только и всего.

          XXVII
Теперь доподлинно мы знаем:
Для окруженья своего
Устраивал товарищ Сталин
Застолья. Глядя на него
Так делала номенклатура.
Да это и не так уж глупо.
Во-первых, выпивший – болтун,
И лишь прислушайся к нему,
Узнаешь много и такое,
Что самый опытный шпион,
«Во лбу хоть семи пядей он»,
Настолько точно не раскроет,
Что думают и говорят о вас
Без лести всякой и прикрас.

          XXVIII
Кончаются довольно часто,
Хоть может быть и не всегда,
Застолья примитивной дракой.
Так было и на этот раз.
Не знаю, что не поделили.
Шум перекрыла матерщина.
Ну и поехало, пошло,
Затем до кулаков дошло -
Обычная у нас картина.
Финал известен этих драк,
И в этот раз всё было так.
Забрали «винных» и невинных,
И зрителей, и всех бойцов
В милицию, в конце концов.

          XXIX
Вы догадались, что Евгений
Не мог остаться в стороне
В таком, как драка, важном деле,
Тем более, что жил в стране,
Где обожают справедливость,
Но жаль, что не остановился
И не остыл даже тогда,
Когда милиции наряд
Его доставил в отделенье,
И куролесить продолжал,
Кричал, кому-то угрожал.
И от того-то, к сожаленью,
Так был составлен протокол,
Что, якобы, зачинщик – он.

          XXX
Наутро суд. За хулиганство
Ему судья определил,
Особенно не разбираясь,
Кто где стоял, кто кого бил,
В тюрьме отбыть пятнадцать суток.
Хоть и к Евгению, как будто,
Никто претензий не имел,
Судья бы мог, коль захотел,
Все дело ограничить штрафом,
Он ведь не тронул никого,
Били в милиции его
Стражи советского порядка.
Но Русь, изменят ли тебя
Пока вращается Земля?

          XXXI
Да, о советском правосудье
Теперь написаны тома.
Что говорить об этом «всуе»,
Читай «Архипелаг Гулаг».
Конечно, не идет в сравненье
Урок, что получил Евгений,
С описанным столь ярко там.
Но ведь хрущевская тюрьма
Не отличалась кардинально
От тюрем сталинских времен,
А срок он получил иной,
И это сильно помогало
В сей обстановке сохранить
Пусть небольшой, а оптимизм.

          XXXII
Пытаюсь смысл мероприятий
Хрущевских я восстановить.
И вот пример довольно яркий,
Как он «в один присест» решил
Покончить враз, единым махом,
Как в сказке братьев Гримм, портняжка,
С разгулом пьяным на Руси.
Всех пьяных враз переловить,
Затем немедленно отправить
Их уголовный курс наук
Насильно изучать в тюрьму.
Но, впрочем, манифест компартий
Даёт рецепты не сложней
Для жизни грешной на земле.

          XXXIII
Зачем людей, схвативших насморк,
Нам помещать в барак чумной?
Ребенок скажет: «Нет, не надо!»
Но то дитя, а вот Хрущев
Я думаю не усомнился б,
Коль показалось бы Никите,
Что оттого социализм
Вдруг победит капитализм.
Такая уж марксизм наука
Для незадачливых людей.
Мне возразят – у Маркса нет
Совета, что бороться нужно
Стуча ботинками об стол
На заседаниях ООН.

          XXXIV
Ну что же, можно согласиться,
Здесь творчески развил Хрущев
Работы классиков марксизма,
Добавив кое-что свое.
Ведь я привел лишь для примера
Сколь «мудро», столь спонтанно меры
Обычно принимал марксист,
Точнее – новый коммунист,
С тем, чтоб искоренить пороки.
Они – родимое пятно
Капитализма, думал он.
Хрущев сам пил и сквернословил,
Себя же, надо понимать,
«Пятном родимым» не считал.

          XXXV
Так вот, проходит наш Евгений
Тюремный краткий курс наук
Нужно сказать, что обученье,
Поскольку всё из первых рук
Здесь к неофитам поступает,
И эффективно и удачно.
Впрочем, не следует считать,
Что матерных двух слов связать
Не мог наш молодой учёный
До поступления в тюрьму.
Были преподаны ему
Азы еще в начальной школе.
Здесь мастерство он шлифовал
В искусстве, что зовется мат.

          XXXVI
Он, вместе с тем, успел освоить
Без словаря блатной жаргон,
И познакомиться подробней
С тем, что зовут обычно «дно»
Иль, так сказать, с «изнанкой жизни».
Он видел пред собой картины
Из пьесы Горького «На дне».
Да нет, пожалуй, посильней.
Здесь человеку без привычки
Не то, чтоб жить, но и дышать
Иль кое-как существовать
Средь груды тел всеми забытых
И опустившихся людей
Казалось бы и шансов нет.

          XXXVII
Слова – ничто, то видеть надо!
Нар грязных деревянных ряд,
Клубы удушливого смрада,
Табачный дым, отборный мат.
Обман, насилье, принужденье,
Порок, унынье, озлобленье…
Таится постоянный страх
В пустых затравленных глазах.
А впрочем, что мои рассказы!
Как бы я ни старался тут,
Они в сравненье не идут
С тем, что писал Варлам Шаламов.
И счастлив, что не мертв, что жив,
Попавший в этот страшный мир.

          XXXVIII
Пинегину там, в ресторане
В каком-то смысле повезло
Троих с ним вместе «повязали»,
Что и, в конце концов, дало
Всем четверым ряд преимуществ.
Они, узнав друг друга лучше,
В дальнейшем повели себя,
Как закадычные друзья.
А вчетвером конечно легче.
К примеру, что ни говори,
А четверых, скажем, избить
Чем одного, куда труднее.
Так вот, людей почти всегда
Друзьями делает беда.

          XXXIX
Да и шагать им было проще,
Когда их гнали поутру
Для исправления пороков
Отдаться, так сказать, труду.
Считалось - создал человека
Упорный труд. Неясно гены
Какую роль играли тут.
Я вам, конечно, не берусь
Растолковать сколь-нибудь ясно
Неандертальцам, знаю, труд
Не оказал таких услуг.
А в чем здесь дело, непонятно.
Ответа то на сей вопрос
До нас ведь Энгельс не донёс.

          XL
Нам интересен данный случай.
Здесь воспитание трудом
Было щадящей процедурой.
А иногда очень везло:
Однажды паковать конфеты
Им поручили, иль, к примеру,
Они на базе овощной
Баклуши били, день-деньской.
Но, правда, и копать канавы
Им приходилось и не раз.
Да, к сожаленью, не всегда
Бездельничать им удавалось.
Что ж, день прошел и хорошо,
На день один короче срок.

          XLI
А впереди – угрюмый вечер.
Его на нарах скоротать
Не проще, далеко не легче,
Чем днем лопатами махать.
К примеру, поиграть бы в карты,
Но где достать их, вот загадка.
Казалось бы, ведь не пройдешь
Без обыска, не пронесешь
Простого пустяка в кармане
В пределы зоны, это факт.
Таков введения обряд
В ее тюремные палаты.
Но «голь на выдумки хитра»,
Что ж, «правда жизни» такова.

          XLII
И все же карты доставали.
В «буру» играли и в «очко»,
(Нет, «до гола» не раздевали)
Чтоб время побыстрее шло.
Не только карты отвлекали
От жизни тяжкой. Все стихали,
Когда свой начинал рассказ
Пусть криминальный, но талант,
Об уголовных похожденьях.
Так вдохновенно врал порой
В рассказах этот Конан-Дойль,
Что забывались все мученья.
Своя романтика была
В тех незатейливых словах.

          XLIII
Порой затягивали песню.
И столько страсти было в ней,
Казалось, мало здесь уместной.
И вспоминалась «Песнь песней»
Тюремною тяжелой ночью.
Пожалуй, что у Соломона
Зов плоти даже послабей
Звучал, хоть и сложней
Там фабула. Но дело вкуса
Иль скажем лучше и точней:
Дело в развитии людей.
Оговорюсь, о «новых» русских,
Конечно, речь и не идет,
Тут «понимание» свое.

          XLIV
Ни постулатов их, ни действий
Постичь я никогда не мог
О чести, совести, о церкви.
Все знают: запрещает Бог
Обман и воровство, убийство.
И, тем не менее, убийца
На теле гордо крест несет.
И нас хотят уверить в том,
(Порою и с телеэкрана),
Что в уголовном мире есть
Законы воровские, честь.
Но в мире этом, как ни странно,
Не вспоминают «Не убий,
Не обмани, не укради!»

          XLV
Бог им судья, а наш Евгений
Свой срок покорно отбывал.
Душа и совесть угрызений
Его не знали. Скажем так:
Был полон рот забот тюремных.
Ну, а душе не до сомнений…
Небрит, нечесан, неумыт.
Властями, к счастью, не забыт,
Не сетуя на злую долю,
Шалун наш, милый сорванец.
Всё ж вышел с миром наконец
На относительную волю,
Не затаив на власти зла.
Он так примерно рассуждал:

          XLVI
«Уж коль положена свобода,
То так иль иначе дадут,
А собутыльники от входа
В пивную тут же отведут.
Глядь – засияло все лучами
Под голубыми небесами.
С улыбкой смотрит с высоты,
Как гений дивной чистоты,
Свобода, и народовластью
Воспевши столь привычный гимн,
Путь отворяя, загремит
Ключами к трудовому счастью.
И им одарит всех она
В пивной кричащих допоздна».

          XLVII
Так рассуждал ли наш Евгений,
Иль, может быть, примерно так,
Таким набором откровений
Напичкан ведь любой из нас.
Толкует каждый о народе
И непременно о свободе
Во всевозможных областях.
И в учрежденьях и в гостях.
В кинотеатре, в магазине
Мы слышим все одно и то ж,
Что лишь свободный мир хорош.
Но, видно, к милой столь вершине
Ведёт весьма тернистый путь.
Пред ним спешат все отдохнуть.

          XLVIII
Что ж, вновь объятья, поцелуи,
Лихих рассказов целый день.
Чтоб «дать  по шее по заслугам»
И в назиданье всем – затем
Собрали общее собранье,
Инстанций высших заседанье,
Работа кажется «кипит»,
Но вряд ли кто вам разъяснит,
Что все это – пустое дело,
Что болтовня вся эта – зря.
Об этом вслух не говорят,
Где отыскать настолько смелых?
Поникнув буйной головой,
Отцы их спят в земле сырой.

          XLIX
Однако, будем справедливы,
Недолго мир его терзал.
Общественности суетливой
Застлали, наконец, глаза
В потоке бесконечных будней
Обычные заботы, блудни,
То вокруг премии возня,
То просто меж собой грызня.
От разбирательств, поучений
Освободившись наконец –
«Ведь собирался я, подлец,
Жениться!» - вспомнил вдруг Евгений.
Решил письмо тотчас послать,
Где объяснить все, рассказать.

          L
Дела оставив все, составил
Любовью дышащий сонет.
Без промедления отправил.
Ждет – подождёт, ответа нет.
По поводу сему Евгений,
Нет, не испытывал мучений.
«Обиделась, кинозвезда!
Что ж, я могу и подождать».
И незаметно так случилось
Меж незатейливых забот,
Меж толкотни, пустых хлопот
Татьяна полностью забылась.
Воспоминания, как дым
Уплыли к облакам седым.